Белорусская Военная газета.
Посмотреть оригинал
Почти весь 254‑й Николаевский пехотный полк погиб под Сморгонью, отражая газовую атаку. Правда, в ответ русские химики также провели по немецким позициям газобаллонную атаку.
Ожесточенные бои шли и в сморгонском небе. Сюда не раз прилетали бомбить немецкие позиции тяжелые бомбардировщики «Муромцы». 25 сентября 1916 года три воздушных корабля под командованием штабс-капитана И. Бошко взяли боевой курс на позиции немецкой артиллерии в 25 километрах юго-западнее Сморгони. Неожиданно один из «Муромцев», который вел поручик Дмитрий Мокшеев, повернул назад: заклинил правый крайний двигатель. Отряд отбомбился без него и лег на обратный курс. Тем временем механик мокшеевского самолета вышел на крыло, пробрался к крайнему мотору и наладил его прямо в небе. В жилах поручика Мокшеева текла кровь Рюриковичей (он был прямым потомком князя в тридцатом поколении), молодой офицер не мог допустить, чтобы товарищи подумали, что он струсил и вернулся на аэродром под благовидным предлогом. И потому снова лег на боевой курс и успешно отбомбился в одиночку. Но у него не было истребительного прикрытия. Все «Мораны» — истребители, сопровождавшие отряд, вступили в воздушный бой с немецкими самолетами, наседавшими на бомбардировщики Бошко.
И «Муромец» поручика Мокшеева вступил в неравный поединок с четырьмя истребителями противника.
Метким пулеметным огнем экипаж отгонял наседавших немцев. Один из истребителей трижды приближался к «Муромцу» и трижды уходил ни с чем. В четвертый раз, высчитав мертвую зону воздушного корабля, немецкий пилот вошел в нее и перебил весь экипаж из пулемета. Тяжелый бомбардировщик с мертвыми пилотами продолжал лететь, пока не сорвался в штопор. Он врезался в землю возле села Чухны на немецкой территории. Немцы, которые наблюдали воздушный бой, нашли в обломках машины тела четырех офицеров — поручиков Д. Мокшеева, М. Рахмина и Ф. Гаибова, а также корнета О. Карпова. Их с почетом предали земле и соорудили из обломков самолета памятник, увенчав его православным крестом. Позже, когда Сморгонь вошла в состав Польши, поляки перезахоронили русских летчиков, и теперь в деревне Боруны стоит обновленный памятник героям.
И это только один эпизод из 810‑дневной боевой хроники.
Много раз упоминается Сморгонь в военных сводках того времени, в дневниках участников сражений, в мемуарных книгах… Но советским историкам велено было про Сморгонь забыть: война империалистическая, война бесславная, не наша война… Правда, можно было упоминать, что именно под Сморгонью Наполеон бросил свою армию и уехал в Париж, под Сморгонью же французы сжигали на кострах свои знамена. А то, что под Сморгонью 847 человек стали георгиевскими кавалерами, что там полегли сотни иных — безвестных — героев, об этом стыдливо умалчивали почти 90 лет. Бывший морской летчик-фронтовик Владимир Лигута попытался закрыть эту черную дыру, написав книгу «У Сморгони под знаком Святого Георгия». Низкий поклон ему за его труд и его память… Памятный православный крест установили в 2006 году под Сморгонью (местечко Крево) на братской могиле русских солдат местные жители краеведы Владимир Прихач и Александр Каминский.
Вот такой была земля моего детства. Несколько лет я проучился в сморгонской школе. Но никто и никогда не рассказывал нашему классу о боях под Сморгонью в Первую мировую войну. Полагаю, что учителя наши и сами не знали о том, что творилось в здешней округе в 1914–1917 годах. Даже дед мой, Михаил Романович Соколов, воевавший в этих местах, тоже промолчал о том, какие бои полыхали здесь всего лишь сорок лет назад.
Сегодня на снимках, сделанных из космоса, хорошо просматриваются линии оборонительных рубежей, следы траншей и окопов. Сегодня в этих местах белорусы наметили создать первый на территории СНГ военно-исторический мемориал, посвященный воинам Первой мировой. Центральное место в нем будет занимать отлитая из бронзы скульптурная композиция «Крылатый гений солдатской славы». Отлить-то отлили, но несколько лет готовые скульптуры провели на задворках городской автобазы. А может быть, и поныне там. У властей Сморгони не хватает средств, чтобы установить мемориал на отведенные проектом места. И все-таки хочется верить, что бронзовые солдаты Первой мировой займут свои места на постаментах и пьедесталах, а имена героев той Великой войны останутся в нашей памяти.
Первым проложил путь в Беларусь мой дед — Михаил Романович Соколов. В 1915 году он попал на Западный фронт в составе 165‑го пехотного полка и воевал на позициях вдоль реки Щара, а потом под Новогрудком до самого конца Первой мировой. Вернулся в Москву подпрапорщиком, со множеством медалей и крестов. Ни одна пуля его не тронула. Зато во время Великой Отечественной досталась разрывная пуля в левую руку, а потом еще три осколка. Воевал он тоже на белорусской земле, и в нее же ушла его кровь под Витебском, где он был тяжело ранен. В январе 1943 года им перед штурмом города объявили: кто первым добежит до окраины Витебска, получит звание Героя Советского Союза. Дед командовал стрелковой ротой и попытался первым добежать вместе со своими бойцами до ближайших городских хат. Но попал под очередь немецкого пулеметчика…
Отец после войны 17 лет служил в Белорусском военном округе: Волковыск, Слоним, Щучин, Сморгонь, Барановичи… Он командовал 457‑м военно-строительным отрядом, который строил аэродромы и авиагородки, жилые дома и военные объекты. Во всяком случае, многие отцовские дома и по сию пору стоят на белорусской земле. О нем и его стройбате не раз писала окружная газета «Во славу Родины». Он бы и дальше служил, но в 1962 году попал в автокатастрофу, получил тяжелую травму и вынужден был расстаться с военной службой. Именно та катастрофа, которая произошла на шоссе под Минском, изменила и мою жизнь. Мы уехали в Москву, где я окончил последние три класса средней школы. Перед этим — в 7‑м классе — поступал в Минское суворовское военное училище. Хотел быть, как отец, офицером, но не прошел медкомиссию по зрению. Эх, хотел бы повстречаться с теми врачами и рассказать им, как забракованный ими оказался годным к службе в плавсоставе на подводном флоте!
Тогда, надев очки, я посчитал, что жизнь моя сломана. Правда, была запасная мечта: очень хотел стать востоковедом и, как Пржевальский, открывать новые края, изучать таинственные восточные страны. Но и это не прошло, меня отговорили поступать в Институт восточных языков. Оставалось еще одно юношеское увлечение — философия. И я подал документы на философский факультет МГУ. В шутку его называли «военный факультет с гуманитарным уклоном». Очень сильная военная кафедра готовила из будущих логиков, историков, диалектиков командиров мотострелковых взводов. Вместе с дипломом я получил военный билет офицера запаса, водительское удостоверение и призывную повестку. Так неожиданно исполнилась школьная мечта стать офицером. Такой оборот судьбы меня отнюдь не пугал. А отца так просто радовал. Он считал, что только военная служба способна закалить истинно мужской характер.
Так получилось, что я уже с 3‑го курса работал в «Комсомольской правде», совмещая учебу с непростой — разъездной — журналистской работой. Поэтому очень скоро я оказался в нашей главной военной газете — «Красной звезде». В «Комсомолке» я привык писать сам и всюду ездить. Здесь же пришлось в основном писать за других и сидеть в кабинете. В первый же свой лейтенантский отпуск я отправился на Алтай, к командиру роты, у которого проходил стажировку, капитану Зернову. Он со своими бойцами помогал, как тогда было принято, убирать хлеб с алтайских полей. Я нашел его автороту. Провел полторы недели и впервые в жизни понял, какой ценой обходится государству золотое зерно, сколько пота, а то и крови надо пролить, чтобы собрать его и доставить с полей на элеваторы! Это была самая настоящая битва за хлеб, безо всяких иносказаний. После того как все закончилось, я написал прочувствованный очерк, который опубликовал весьма авторитетный литературный журнал «Наш современник» — «Капитан Зернов с Куркова поля».
Но был и еще один очерк-дневник, который я привез из той алтайской поездки. Опубликовала его родная «Комсомольская правда» под названием «Табор без гитары». И рассказывал он о цыганах, которые, кочуя от монгольской границы, делают для государства важное дело — перегоняют скот через перевалы Горного Алтая и приводят его к воротам мясокомбинатов с изрядным привесом. Я попросился в одну из таких цыганских бригад конным скотогоном, и поскольку взялся это делать бесплатно, был принят в небольшой походно-кочевой табор. Впечатлений мне хватило не только на очерк, но и еще на одноименную пьесу «Табор без гитары», которую написал по заказу театра «Ромэн». Она шла потом на сцене семь лет. Именно эта цыганская пьеса и решила потом мою флотскую судьбу.
Дело в том, что редактор отдела боевой подготовки ВМФ капитан 1 ранга Иван Митрофанович Панов частенько отправлял меня на флот в командировки. С его легкой руки я однажды попал на нашу Средиземноморскую эскадру, которая отчасти базировалась в египетской Александрии. Именно там я и познакомился со своим земляком, гродничанином Евгением Сулаем. Он привел свою лодку на ремонт в Александрию. На межпоходовый отдых в Ялте мы добирались вместе — на попутном танкере-водолее. Это был первый командир подводной лодки, которого я увидел наяву. Личное и командирское обаяние этого офицера было настолько велико, что я решил круто изменить судьбу и перевестись из редакции «Красной звезды» на Северный флот, в экипаж именно капитана 3 ранга Евгения Георгиевича Сулая. Эта авантюра удалась лишь наполовину — в Полярный я перевелся, но попал на другую лодку, о чем, впрочем, ничуть не жалею. Но в родной, 4‑й эскадре мы с Евгением Георгиевичем постоянно общались и по службе, и вне.
B самый последний день своей службы в Полярном ему выпало дежурство по эскадре. И надо же было такому случиться, что именно в его дежурство матрос-первогодок взял автомат, поднялся на сопку и стал стрелять по «годкам». Вызвали роту охраны. Дежурный по эскадре капитан 2 ранга Сулай, передав пистолет помощнику, отправился к бойцу без оружия:
— Не стреляй, сынок. Погоди. Послушай меня…
Сулай, прошедший «матросский университет», знал, как говорить с матросами. Спокойный, доброжелательный голос офицера, вразумительные слова сделали свое дело. Отчаянный стрелок отдал ему автомат. А ведь мог и положить смельчака. И какое мужество надо было иметь, чтобы безоружным пойти на разъяренного автоматчика. По великому счастью, жертв не было.
На выстрелы примчался на «Волге» командир эскадры.
— Сулай, что у вас тут на эскадре творится?!
— У меня — ничего не творится. Это у вас творится.
Вот такой он был… После службы Сулай не смог жить без моря, поэтому уехал не в Гродно, а в Таллин, где работал старшим морским лоцманом. Скончался он в феврале 2013 года…
…Так с легкой руки замечательного земляка я и начал службу на Краснознаменной ордена Ушакова I степени 4‑й эскадре дизельных подводных лодок. Это было легендарное соединение, на плечи которого легла основная тяжесть холодной войны в океане. Я был зачислен в состав экипажа подводной лодки Б‑409 в качестве заместителя командира по политчасти. Никому не было никакого дела до того, где я служил раньше. Назначили на должность — исполняй. И спрос был самый серьезный, без скидок. Я почувствовал себя щенком, которого бросили на глубину, в прямом смысле этого слова. Одно глубоководное погружение, в котором первый раз довелось участвовать, чего только стоит. Но за год суровой флотской жизни я вполне пришел в чувство, освоился и в 300‑суточное автономное плавание, на боевую службу в Средиземное море, вышел вполне оперившимся. Помогало и то, что до назначения на эскадру мне довелось походить в моря на надводных кораблях — крейсерах, больших противолодочных кораблях, эсминцах, тральщиках…
Мы вернулись из дальнего похода со щитом. На щите никого не привезли. Выполнили все задачи. Вместе с командиром капитаном 3 ранга Евгением Невяровичем (его корни также уходят в гродненские края) и старпомом Георгием Баутиным был награжден орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени. Отец мой гордился этой наградой больше, чем своими орденами. Но самое главное: я привез из этого похода чемоданчик, набитый походными дневниками и записными книжками. Из этих заметок, набросков потом родилась первая моя книга «Соль на погонах». Она была издана в 1980 году в «Молодой гвардии» и сразу получила две премии: имени Николая Островского и имени Ленинского комсомола. Наверное, потому, что за каждой строкой этой книги стояли походные мили нашего корабля, мои товарищи-сослуживцы… С той поры вышло немало других книг. Но та, самая первая, дорога, как и все самое первое.
Большинство моих книг посвящены росийскому подводному флоту, его истории, его малоизвестным делам и подвигам: «Одиночное плавание», «Возмутители глубин», «Траектория шторма», «Чрезвычайные происшествия в советском флоте», «Тайны погибших кораблей», «Судеб морских таинственная вязь»… Но есть книги и о пограничниках: «Судьба в зеленой фуражке», «Капитанова невеста»… Есть повести и рассказы об армейских офицерах, о летчиках…
Недавно закончил большой военно-исторический роман о нашей военной разведке — «Нелегал из Кенигсберга». Действие этого произведения развертывается в предвоенной Восточной Пруссии, Литве и Беларуси. Несколько глав посвящены началу войны в Бресте, минскому подполью. Роман прочитали профессиональные разведчики, высказали свои замечания, которые я учел, но в целом одобрили. Надеюсь, выйдет в свет в этом году. Привезу книгу в Брест на презентацию в музее героической обороны, с которым я поддерживаю самые добрые отношения.
В Беларуси бываю каждый год. Навещаю свои города и городки, где прошли детство и юность, бываю у друзей, собираю материалы для новых книг. Летом прошлого года прошел по Неману на байдарке до самой литовской границы, а потом еще по Августовскому каналу. Был поражен девственной красотой неманских берегов и Августовской пущи.
Многие годы поддерживал тесные творческие связи со студией «Беларусьфильм», по моим сценариям было снято несколько документальных фильмов. А на «Мосфильме» в 1985 году был снят художественный фильм «Крик дельфина». В кисловодском театре «Благодать» идут спектакли по моим пьесам — «Двое на Голгофе» (о судьбе адмирала Колчака, кстати, он несколько раз бывал в Беларуси — в Барановичах и в Могилеве) и пьеса о Михаиле Булгакове — «Брат, останови эскадрон!».
